Театр «ТАБУ», работающий под эгидой Еврейского Общинного Центра им. Розалин Горвин, показал долгожданную премьеру спектакля «Любовь и смерть Владимира Маяковского». Премьера прошла с грандиозным успехом, при полном аншлаге, на сцене Дома Учителя. На премьере побывал известный журналист, пишущий на темы культуры, Эзра Гордон, которого мы и попросили рассказать об этом важном событии в еврейской культурной жизни Днепропетровска.
«Эта постановка стала первым цельным, полнометражным спектаклем театра «ТАБУ», причем таким, который был чрезвычайно насыщен поэзией. Стихи звучали и впрямую, уподобляясь брехтовским зонгам, и как цитаты в диалогах, и в сценах литературного монтажа, когда строки из различных произведений создавали новый образ, вневременной и внепространственный.
Взгляд на Маяковского в спектакле был изначально ретроспективен, его смерть и вызвала рассказ о его жизни и творчестве. И если вначале самоубийство поэта казалось парадоксальным, как бы противоречащим всему существу Маяковского, обожавшего жизнь во всех ее проявлениях, бурную и кипучую, яркую и брызжущую во все стороны, — то в процессе спектакля становилось понятно – смерть, и именно такая смерть, была не просто логичным, но неизбежным поступком, и именно потому, что поэт любил жизнь, а она, для него, оказалась насквозь пропитанной мертвечиной, она оказалась подделкой, и отказ от нее стал гимном подлинного жизнелюбия. Смерть стала Жизнью, а реальная жизнь – смертью, даже не большой, а с самой маленькой буквы.
Маяковский любил жизнь, вопреки и даже наперекор самой жизни. Он требовал невозможного, немыслимого. От Революции – искренности и революционности, от женщин – любви. Но ней той, которой они его любили, а той, которой они, по природе своей, просто не могли любить. Он хотел невозможного, хотел страстно и поверил, что оно возможно. Кульминация спектакля – расстрел Маяковского бумажными самолетиками, которые для него превращаются в настоящие пули. Реальную жизнь поэт воспринимает как предательство и ненавидит ее. Все должно быть громадным, все должно быть сверхчеловечским. Человеческое – пошло и мерзко, оно высмеивается, над ним измываются. Как Маяковский ненавидит «маленьких, смирных любеночков», простые человеческие радости, уют и стабильность. Для него это не просто смерть, это хуже смерти.
В самом начале поставлен вопрос – как Маяковский, осудивший Есенина за его самоубийство, мог поступить также? Больше Есенина в спектакле не вспомнят, и его мировоззренческий антагонизм с Маяковским будет вынесен за скобки (или за кулисы). Но спектакль дает ответ – Маяковский только выстрелил в себя, но его убила Жизнь. Поэт проиграл. Проиграл жизни. Проиграл все, проиграл собственную жизнь. Это не было самоубийство, это была гибель. Логичная и неизбежная.
Театр «ТАБУ» четко показывает, что для Маяковского реальная жизнь была врагом, антиподом, его Жизни. Он еще в молодости, во времена романтического футуризма, был готов уничтожить маленькую, обывательскую любовь, во имя Любви великой, растоптать маленькую человеческую жизнь ради сверхчеловеческой. Для всех, в том числе и для других футуристов, все это были лишь слова, поза, игра. Для Маяковского – всерьез. Он объявил войну реальности, и он поверил в возможную победу.
Артисты в спектакле читают его стихи разных лет. Но когда они звучат вместе, рядом, и «Паспорт», и «Маруся отравилась», и «Нетте», и «Скрипка», и сюрреалистический «Разговор с Солнцем», они создают жуткую, безысходную картину – поэт любит и воспевает только запредельное, античеловеческое – так что даже «человечье общежитье», советский концлагерь, становится уже не мечтой, а желанной, единственной возможной реальностью.
Но… «мир оказался прочней». Жизнь прорывалась сквозь кровавую кашу революции, женщины оказывались женщинами, и Маяковский захлебывается от ненависти и презрения. Блестящая постановка первой части «Клопа», спектакль в спектакле, сразу вызывающий ассоциации с «Мышеловкой», исполнена той же Гамлетовской ненависти и презрением. Как смеют эти жалкие людишки называ
