Олег Сулькин: Дмитрий, когда вы подступались к проекту, конечно, понимали всю сложность и взрывоопасность темы израильских поселенцев, живущих на территориях, которые многие считают оккупированными и спорными. Чем вы руководствовались? Ставили ли какую-либо конкретную задачу перед собой?
Дмитрий Хавин: Русскоязычные евреи в постсоветское время – эта тема меня больше всего интересует. Я стараюсь следить за жизнью «русских евреев» и в Америке, и в Германии, и в бывших республиках Советского Союза, и в Израиле, конечно. К поселенческой теме я готовился года полтора. По данным агентства Сохнут, из примерно полумиллиона поселенцев, живущих на Западном берегу, – сто тысяч «наших», то есть людей с примерно таким же «бэкграундом» и менталитетом, как у меня. Близкие мне люди, которых, мне кажется, я могу понять. Когда я начал вникать в тему, читать блоги этих людей, разговаривать с ними по телефону и скайпу, то оказалось, что они все достаточно разные, с разными взглядами и идеями. Мне очень захотелось показать их крупным планом, с тем, чтобы зрители как можно ближе с ними познакомились.
О.С.: Когда вы снимали фильм? Сколько времени на это ушло?
Д.Х.: В апреле прошлого года. Пробыл я на территориях двенадцать дней.
О.С.: Кто входил в вашу съемочную группу?
Д.Х.: Я один снимаю. Камера, микрофон – что еще нужно…
О.С.: Нужно было получать специальное разрешение? Все ли соглашались на съемку?
Д.Х.: Нет, никаких разрешений не нужно. Было несколько моментов, когда люди резко мне говорили: «Убери камеру!». Один раз в Хевроне, когда начались беспорядки, мне не разрешили снимать и заставили вместе с израильтянами срочно уехать на автобусе. Еще были случаи, когда израильский солдат не захотел находиться в кадре, как и ряд поселенцев, связанных по роду деятельности с работой в сфере безопасности. В одном из поселений палестинские рабочие говорить со мной говорили, а вот сниматься наотрез отказались.
О.С.: После просмотра возникает ощущение, что поселенцы живут в стеклянном доме, – настолько высока степень их уязвимости, хрупкости уклада их жизни. Вы рассчитывали именно на такое восприятие?
Д.Х.: Я пытаюсь делать фильмы, как бы это сказать, эмпирические, то есть основанные на моем конкретном опыте изучения той или иной темы. У меня есть интерес, я отправляюсь в путешествие, встречаюсь и беседую с людьми. Собственно, это и есть концепция – показать правдивую картину, а зритель пусть сам делает выводы. Почти все, с кем я встречался в поселениях, мне были знакомы по переписке, хотя случилось и несколько сюрпризов. Насчет стеклянного дома. Отчасти так. Но с другой стороны, поселенцы уже вросли в эту землю, не мыслят себе без нее. В поселении Кфар-Эльдад, который основали выходцы из Киева, я заснял сцену обрезания. В атмосфере ритуала ощущались теплота, сердечность, чувство крепкой общности всех этих людей, как религиозных, так и светских. Может быть, от ощущения уязвимости коллективистская ментальность общины, чувство локтя и взаимовыручки у поселенцев гораздо сильней, чем где-либо еще.
О.С.: Существует расхожее мнение, что выходцы из бывшего Советского Союза, оказавшись в эмиграции, руководствуются сугубо прагматическими соображениями материального благополучия и карьерного успеха. Поселенцы, какими вы их показываете, – люди преимущественно идейные. Они живут зачастую в очень спартанских, экстремальных условиях, в мобильных домах, под постоянным прицелом враждебных глаз арабских соседей. Таким образом, приведенная выше точка зрения как-то не соответствует вашим наблюдениям. Как вы это объясняете?
О.С.: Понимают ли эти люди, что мировое сообщество настроено против них? В лице, например, ООН и Евросоюза, многих авторитетных общественных организаций, таких как Human Rights Watch и «Международная амнистия», считающих строительство еврейских поселений на Западном берегу нарушением международного права…
Д.Х.: Поселенцы считают, что чем их больше, тем лучше для Израиля. Они верят, что так они укрепляют свою страну. Если что-то произойдет аналогичное сносу еврейских поселений на Синайском полуострове, когда Израиль решил вернуть его Египту, то, по моим ощущениям, добрая половина поселенцев Западного берега никуда не уедет и будет стоять насмерть.
О.С.: Помимо мнений поселенцев, в одном эпизоде вы даете слово противоборствующей стороне. Арабский крестьянин возмущается необъективностью и произволом со стороны израильтян. Этим вы хотели придать вашей ленте большую объективность?
Д.Х.: Я много думал по поводу этого эпизода. Встреча произошла случайно. Мы с фотографом Эдуардом Капровым осматривали исторические развалины времен Оттоманской империи, и с нами заговорил оказавшийся здесь араб. Собственно, то, о чем он нам говорил, – о плачевном положении двух с половиной миллионов палестинцев, – своего рода «слон в комнате», которого просто нельзя не замечать. Я не думал о соблюдении баланса, – есть огромное число фильмов, сочувствующих палестинцам и их борьбе с Израилем. Но обойти этот аспект темы я не мог, тем более, что крестьянин говорил, по-моему, искренне, не на камеру.
О.С.: Ваше общее ощущение от поездки? Возможно ли конструктивное решение ближневосточного конфликта?
Д.Х.: У меня возникло ощущение полной безнадежности и тупика. Лучшие умы бьются над решением ближневосточной проблемы, но его нет, и вряд ли оно будет достигнуто в обозримом будущем.
