В Израиле идут протесты. Массовые. Палаточные городки. СМИ сообщают: 200 тысяч вышли на улицы, 300 тысяч… Евреи протестуют. Против чего? Ведь раз протест, то против чего-то же… Мы попросили нашего постоянного автора Эзру Гордона, сейчас пребывающего на Святой Земле, рассказать нам о том, что происходит.
«…Сказать, что совсем ничего не происходит, нельзя. Что-то есть, но… Как говаривал Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей – все это носит вид невинной детской игры в крысу. Палатки есть, но не военные, большие, а маленькие, туристские, дорогие и малопрактичные, в смысле протеста, а не пикника. Но протеста-то нет. Есть его имитация, причем не очень-то сами ребятки и настаивают на искренности.
На Сдерот Ротшильд в Тель-Авиве (кто не знает – это улица богатых пожилых людей, типичный ее обитатель ездит на коляске с сиделкой (юной филиппинкой) и парой хмурых родственников, готовых «вздыхать и плакать про себя…») квартал за кварталом стоят палатки, в которых никого нет. Кое-где какие-то существа делают вид, что они протестуют. Ну, наконец, мы узнаем, против чего! От микрофона они шарахаются и кого-то зовут, вероятно, полевого командира, который вяло отбарабанивает заученный текст и сразу уходит, выдав пачку буклетов на иврите.
В Ришон-ЛеЦионе (злые языки называют его Рашен Лецион) брошюрок ни на русском, ни на английском тоже не оказалось, и никого из обитателей в платочном городке не было – как объяснил мне сторож – пожилой красивый негр (пардон, афро-израильтянин), – бездомные ушли по своим домам, так как скоро Шабат. Как говорится, протест протестом, а субботняя трапеза по расписанию. Дома у бездомных есть, и у негра тоже, но у них они большие, поэтому они протестуют, а у него маленькая квартира, поэтому он за ними убирает. «Как они тебе?» – не удержавшись, спросил я местного дядюшку Римуса. «Кто?» – не понял дядя Том. «Ну, белые люди, какие они, по-твоему?» – спрашивая, я сознавал всю неполиткорректность вопроса, но ничего не мог с собой поделать. «А-а-а, – сказал он, – они все дураки, что с них взять. Белые все такие, хотя, иногда, среди них есть и хорошие, у меня есть даже несколько друзей среди них». В доказательство дружбы евреев всех цветов кожи он мне протянул цыгарку, явно не с табачком, и предложил пыхнуть эту своеобразную «трубку мира». Я стал размышлять о чувстве ритма и чувстве вины.
На Шабат я остался в Ришоне, надеясь хоть после исхода Cубботы узнать, против чего же на самом деле выступают протестанты. Местные жители мне рассказывали, конечно, что официально это все против цен на съем жилья и против высоких цен на покупку квартир, коттеджей, вилл и дворцов, которые некоторые из протестующих не могут купить себе в Рамат-Авиве, а также против вообще всего плохого и, одновременно, – за все хорошее, пусть только уйдут противные Биби и Авигдоры, и придут милые Томи и Йоси, но при этом отводили глаза, а потом добавляли, что все это, разумеется, так, для красивой фразы, а на самом деле, все это и организовано самой квартирной мафией и другими израильскими бяками, вроде Гистадрута, Хеврат Хашмаль и прочими гнусными квиютниками и их отпрысками. (Эти названия в Израиле звучат примерно как «коза ностра» в Италии, и, судя по всему, здесь их боятся и ненавидят никак не меньше).
Массовость протеста была явлена всем скептикам после окончания Шабата путем организации бесплатного концерта в парке с хорошим звуком, светом, большими экранами, видеотрансляцией и другими недешевыми штучками. Артисты были тоже приличные, притом, что Ришон для Израиля – это, конечно, не Бровары, но что-то вроде Белой Церкви. Вначале даже сыграли из «Лед Зеппелин», но быстро перешли на стандартные «Гешер цар меод» и «Яхад». Но пели ничего, не хуже «Йонот Ш
