Готовясь к величественному и торжественному Йом Кипуру, который в этом году совпадает с Шабатом, мы вспоминаем с благодарностью и признательностью тех, что своим несгибаемым мужеством сохранил, сберег еврейскую традицию, кто соблюдал еврейские праздники даже в самые опасные и тяжелые годы. Нас вдохновляет пример Главного раввина Екатеринослава-Днепропетровска в 1909-1939 годах раби Леви-Ицхака Шнеерсона и его супруги ребецен Ханы Шнеерсон.
Давайте вспомним их духовный подвиг. Давайте перед Йом Кипуром 5774 года вспомним как отмечали Йом Киппур и осенние праздники 5696 года, всего лишь 78 лет назад. О том как это происходило в нашем городе подробно написала в своих воспоминаниях праведная ребецен Хана Шнеерсон. И пусть пример евреев того времени, поможет нашим современникам принять важное решение — «В Йом Кипур я со всей семьей должен быть в синагоге!».
Сайт www.djc.com.ua.
«Воспоминания»
Ребецн Хана Шнеерсон
Перевод с идиш — Цви-Гирш Блиндер
«История, которую я сейчас расскажу, произошла, как мне кажется, в 1935 году. Тогда в городе (Днепропетровске, но ребецн называет его по-старому Екатеринославом, а СССР — Россией) оставались открытыми лишь два небольших бейс-мидраша — один на окраине, другой в центре. Поскольку руководство общины в синагоге в центре и большинство молящихся там составляли рабочие и ремесленники, здание это власти пока не отобрали. В синагоге в центре города стал молиться мой муж. Габаем там был портной, казначеем — сапожник, у большинства молящихся был примерно такой же род занятий. Они устроили свое маленькое «царство» и управлялись с синагогой, насколько это было в их силах.
Евреи — они такие!..
Даже в Рош А Шана и Йом Кипур большинству евреев приходилось идти на работу, поэтому в Рош А Шана мой муж устроил в синагоге так называемый «первый миньян», который закончил молитву к восьми утра. Прямо из синагоги молящиеся отправились по своим рабочим местам.
«Первый миньян» был устроен и на утренней молитве в Йом Кипур. В этот день многие молящиеся и после работы пошли не по домам, а опять в синагогу, чтобы успеть на Неилу (Последняя из пяти молитв Йом Кипура, произносимая перед самым завершением поста). Во время этой молитвы синагога была переполнена, много людей стояло на улице рядом со зданием. Физически все они были изнурены суточным постом, к тому же многим приходилось преодолевать пешком значительные расстояния, чтобы попасть в синагогу. Душевное состояние их также было подорвано сознанием того, что они вынуждены были прервать молитвы и идти работать — в этот самый святой день в году! Для многих это было невыносимо… Тем не менее, все сердечно благодарили моего мужа за то, что он предоставил возможность помолиться хотя бы ранним утром, но в миньяне. Разговаривая об этом с людьми, муж порой начинал так сильно плакать, что слезы ручьями текли по его лицу… С другой стороны, пробуждение еврейских чувств в людях доставляло ему глубокое удовлетворение, и муж не раз повторял с огромной радостью в голосе: «Да, евреи — они такие!..»
Особую же радость мужу доставляло то, что в тяжелое время, когда люди боялись даже разговаривать на темы, связанные с еврейством, ему удалось осуществить все это — не на словах, а на деле!
Не заканчивать пост раньше времени
После полудня в Йом Кипур моему мужу пришлось начать «дипломатическую работу» по организации порядка и времени двух последних молитв праздника — Минхи и Неилы. Нельзя было заканчивать их слишком рано, чтобы люди не стали расходиться из синагоги. Это могло привести к тому, что некоторые начали бы есть еще до окончания поста — ведь в синагоге молились самые разные люди, и не все из них одинаково строго соблюдали запреты Йом Кипура (кстати, в других синагогах молитвы и в самом деле закончились раньше, чем у нас). Чтобы избежать этого, мой муж постоянно указывал хазану, как именно тот должен вести молитву. В итоге Неила началась так поздно, что пришлось молиться практически без песнопений.
Один из молившихся в нашей синагоге ремесленников считал себя человеком ученым, знатоком еврейских книг, это мнение разделяли и его друзья. Этот еврей был сильно недоволен тем, что мой муж «задержал» молящихся до столь позднего времени, и начал кричать на него прямо от двери, даже не взяв на себя труд подойти к его месту у восточной стены синагоги. Этот человек назвал мужа «бунтовщиком», который ведет себя так же, как его предок (вероятно имеется ввиду Алтер Ребе, рабби Шнеур-Залман из Ляд), попавший в свое время в «острог» по причине внутриеврейских споров…
Понятно, что все это сильно потрепало и без того напряженные нервы моего мужа, тем более что так считали многие из тех, кто приходил в синагогу. И если более воспитанные держали свое мнение при себе, то люди попроще выражали его в открытую. Тем не менее, муж все время повторял: он счастлив, что ему удалось добиться, чтобы евреи не делали того, что им запретила Тора.
На исходе Йом Кипура
Придя домой на исходе Йом Кипура, мой муж не мог сразу погрузиться в «будничный мир» (так он вел себя всегда — и в те дни, когда еврейская жизнь существовала в относительно просторных рамках, и тогда, когда даже в своих арба амот (также называемое «далет амот», буквально — «четыре локтя») человек не мог жить согласно законам Торы). Хотя было уже поздно, он, выпив лишь стакан чая, садился в той же одежде, в которой провел Йом Кипур -в белом китле, препоясанном гартлом Цемах Цедека (Третьего Любавичского Ребе), — и устраивал хасидский фарбренген до двух-трех часов ночи! В нем участвовали только самые близкие люди, хорошо нам известные. После поста они сначала отправлялись по домам и устраивали трапезы для себя и своих семей, а потом приходили к нам. Муж изучал с ними учение хасидизма, кое-что из законов молитвы, а в последние годы много говорил о величии евреев и их самопожертвовании ради еврейства, о любви к ближнему и ее особом значении в эти непростые времена…
Кроме изучения Торы, на фарбренгене танцевали. Веселье было такое, словно это не исход Йом Кипура, а праздник Симхат Тора, только уменьшенный — всего на десять-пятнадцать человек.
Хазаны на Дни трепета
В то время в России практически не осталось хазанов (хазан или шалиах цибур — ведущий общественной молитвы в синагоге. Термин «хазан», как правило, используется для обозначения человека, который произносит слова молитвы на определенную мелодию, в первую очередь в Дни трепета — праздники Рош-Ашана и Йом-Кипур). Однако в месяце тишрей откуда-то вдруг появлялось множество людей, так или иначе связанных с традиционной еврейской музыкой и знакомых с порядком молитв. В большинстве своем это были служащие государственных учреждений, которым по закону полагался ежегодный месячный отпуск, и они изо всех сил старались, чтобы отпуск совпал с месяцем тишрей еврейского календаря. Так они получали возможность поехать в какой-нибудь другой город (в своем показываться рядом с синагогой не всегда было безопасно), где нанимались в качестве шалиах цибур на праздники. Эти люди молились от всего сердца, изливая все, что накопилось в течение года… Им обычно хорошо платили, но тайно, официально же они получали некую минимальную сумму, которая по закону не облагалась налогом.
В том году в Екатеринослав, с целью наняться хазаном на Дни трепета и праздник Суккот, приехал еврей из Москвы, который в течение года пел в оперном театре, считался одним из лучших артистов и соответственно этому выглядел и одевался. Одновременно с ним приехал еще один еврей, который видом своим гораздо больше походил на шалиах цибур, несмотря на то, что в течение года работал бухгалтером в одном из государственных учреждений. Он неплохо пел, был достаточно сведущ в Торе и происходил из известной семьи — его дед был раввином в Славуте (Вероятно, имеется в виду рабби Моше Шапиро из Славуты, сын рабби Пинхаса из Кореца и основатель знаменитой еврейской типографии в Славуте).
Впрочем, и оперный певец, кажется, мог похвастаться знаменитым дедом — рабби Аврагамом по прозвищу «Малах» (То есть «Ангел» – прозвище сына рабби Дов-Бера, Магида из Межерича), который похоронен в Фастове под Киевом. Фамилия певца была Либер, и он утверждал, что такая же фамилия была у его деда (внук Аврагама «Малаха» рабби Аврагам-Шломо бен Исроэль-Хаим из Лодмира был также и внуком р. Элиэзера-Либера «Великого» из Бердичева. Вероятно, именно фамилия р. Аврагама-Шломо была Либер, и певец, о котором рассказывает ребецн, был его внуком и, соответственно, праправнуком Аврагама «Малаха»). Лицо его вместо усов и бороды покрывал грим, но он рассказывал хасидские майсы, которые слышал от деда. При этом голос певца выражал ту же сердечную боль, с которой эти истории рассказывали бы настоящие хасиды.
Оба хазана считали, что молиться и жить в соответствии с атмосферой месяца тишрей можно только находясь в еврейской среде. Услышав рассказы о раввине Шнеерсоне, они решили отправиться на праздники в Екатеринослав.
Приехав в город, хазаны пришли к моему мужу — не только для того, чтобы решить вопрос с оплатой их работы, но прежде всего с тем, чтобы поговорить об укреплении в молящихся их еврейских чувств, которые усиленно выкорчевывались советской властью. «За этим мы и пришли к вам, рабби», — сказали они.
В итоге оба хазана были наняты синагогой, в которой молился мой муж. Они вели в тот год общественные молитвы в Дни трепета и праздник Суккот. Моих писательских талантов абсолютно недостаточно для того, чтобы передать настроение, царившее в синагоге в те дни благодаря влиянию раввина и голосам наших хазанов! Могу лишь сказать, что большинство молящихся буквально изливали свою душу, обращаясь к Всевышнему…
Симхат-Тора
Вскоре после Йом Кипура наступил праздник Симхат Тора. Евреи, которые хотели праздничного веселья, собирались со всего города в наше скромное жилище. (Большую квартиру у нас конфисковали в 1929 году. Так как тогда в городе еще официально действовала еврейская община, она выстроила нам на частном земельном участке небольшой домик — всего три комнаты. По тогдашним законам мы не имели права жить ни в каком другом месте.) Вечером, после наступления темноты, к нам прокрадывались молодые люди. Поскольку в доме было тесно, а также из-за того, что многие из приходящих не хотели, чтобы их видели в доме раввина, люди заходили к нам «в несколько приемов», разрозненными группами… И со всеми приходящими мой муж устраивал такое веселье, что люди буквально забывали о том, в какое непростое время, в какой стране и при какой власти они живут!
Два хазана, о которых я рассказала выше, тоже участвовали в этом веселье. Отношение оперного певца к молитве и фарбренгенам кардинально изменилось. Приехал он, в общем-то, за заработком, но теперь его слова и песни исходили из самого сердца, воздействуя на всех, кто его слышал, пробуждая их еврейские души. Он говорил потом, что за такую его перемену следует благодарить моего мужа».
