Сегодня, 20 хешвана, исполняется 165 лет со дня рождения Пятого Любавического Ребе, раби Шолом-Дов-Бера. Он родился в местечке Любавичи (ныне городок на российско-белорусской границе) в 5621 году (1860), его отцом был раби Шмуэль (МААРАШ), Четвертый Любавический Ребе, а матерью – ребецн Ривка.
Ребе РаШаБ возглавил еврейский народ на рубеже XIX и XX веков, был основателем знаменитой иешивы «Томхей тмимим», вел бескомпромиссную борьбу с ассимиляцией и попытками отлучить евреев от их извечной религии, ревностно защищал свой народ от антисемитизма российских, а затем и советских властей. Вместе со многими евреями Белоруссии он пережил этническую чистку 1915 года, устроенную российским правительством, когда евреи были насильственно переселены вглубь империи. Разлученный со своими родными Любавичами, бывшими столицей ХаБаДа на протяжении ста двух лет, но окруженный верными хасидами, Пятый Любавический Ребе перенес центр Любавического хасидизма в город Ростов-на-Дону. В этом городе он покинул материальный мир 2 нисана 5681 (1920) года.
Сохранился рассказ о его рождении, который поведала миру его мать, праведная ребецн Ривка.
«Десятого кислева 5620 (1859) г. ко мне во сне явились моя мать, ребецин Хая-Сара, мой дед, Мителер Ребе, и еще один хасид, которого я не знала. “Ривка, ты и твой муж должны написать свиток Торы”, – дала мне указание мать. “У тебя родится замечательный сын. Будете давать ему имя, не забудьте про меня”, – попросил дед. “И про меня”, – добавил хасид. “Ривка, – снова обратилась ко мне мать, – ты слышишь, что говорит мой отец?”
В этот момент я проснулась. Сон не выходил у меня из головы весь день, но мужу я ничего не рассказала.
К тому времени моя свекровь, ребецин Хая-Мушка, уже два или три дня лежала в постели с высокой температурой, и я постоянно находилась возле нее. Ночью, однако, ей стало лучше.
Утром, после молитвы, мой свекор, Цемах-Цедек, пришел проведать больную, и она сказала, что видела сегодня сон.
«Сказано в Талмуде, что сновидение – добрый знак для больного, – отозвался Ребе. – Есть два мнения относительно снов. Одно говорит, что снам следует верить, а другое утверждает, что снам верить нельзя». Здесь он посмотрел на меня и добавил: «Но если в хорошем сне получают указание, его следует исполнить».
Когда Ребе вышел, я задумалась над его словами и решила рассказать о своем сне мужу. Однако, вернувшись домой, я обнаружила, что у нашей дочери Дворы-Леи болит горло и поднялась температура. Три дня я занималась ее лечением и в этих заботах забыла про все остальное.
Ночью 19 кислева мне снова приснилась моя мать. Ее сопровождали мой дед и величественного вида старик.
“Ривка, ты и твой муж должны написать свиток Торы”, – сказала мне мать. “И у тебя родится замечательный сын”, – добавил мой дед. “Амен! Да будет на то Его воля!” – произнес старик. “Зейдэ, – обратилась к нему моя мать, – благослови ее”.
Я поняла, что это был Алтер Ребе. Он благословил меня, а мои мать и дед ответили “амен”. Я тоже ответила “амен” в полный голос и сразу же проснулась.
Мой муж проснулся раньше меня, но все еще находился в комнате. Услышав, как громко я сказала “Амен”, он спросил, почему я это сделала. Омыв руки, я ответила, что видела сон и через час зайду к нему и все расскажу.
“Хороший сон, – сказал муж, когда я рассказала ему о моих ночных видениях. – Почему ты до сих пор не рассказала мне о нем? Такие сны – из очень высокого источника!”
Цемах-Цедек, услышав о моих снах, попросил меня описать, кого я видела в первый раз. Когда я обо всем рассказала, он сообщил, что хасид, которого я не узнала, это его отец, рабби Шолом-Шахна.
Муж решил, что наш свиток Торы будет написан на пергаменте, сделанном из шкуры коровы, зарезанной согласно требованиям еврейского закона. Достать такой пергамент было очень нелегко, и прошло пять недель, прежде чем нам удалось приобрести хотя бы несколько листов, чтобы софер мог начать работу.
Цемах-Цедек сказал моему мужу, что начало работы над свитком необходимо хранить в секрете, писать его должны в кабинете Ребе, а присутствовать при этом могут только братья мужа. Писать свиток начали 15 швата. Написание свитка Торы — медленный, кропотливый труд, требующий чрезвычайной внимательности. Мой муж, зная об этом, тем не менее просил софера не затягивать с работой, потому что хотел завершить ее как можно быстрее.
В месяце Элул свиток был почти полностью готов. Муж хотел отпраздновать завершение написания свитка наутро после Йом-Кипура, в четверг, и его отец, Цемах-Цедек, дал согласие.
В Рош-Ашана и в Десять Дней Раскаянья прошел слух о том, что завершение написания нового свитка будет проходить в день, следующий за Йом-Кипуром. Многие из хасидов, прибывших к Ребе на Рош-Ашана и Йом-Кипур, решили остаться еще на день, чтобы принять участие в предстоящем торжестве.
На следующий после Йом-Кипура день, рано утром, Цемах-Цедек позвал моего мужа к себе и сказал ему: “Сегодня ты должен организовать торжественную трапезу. Я тоже приму в ней участие и скажу маамар. Но завершение написания свитка должно быть отложено”. Почему – Ребе не объяснил.
Спустя месяц, тринадцатого Хешвана, он снова позвал к себе моего мужа и сказал: “Сегодня вечером ко мне в кабинет должен прийти софер. Скажи матери, чтобы она тоже пришла. Но мы не должны предавать огласке завершение написания свитка”.
В эти дни я должна была вот-вот родить и поэтому спешила закончить чехол, который решила сшить для нового свитка Торы. Когда я принесла чехол в кабинет Ребе, он громко произнес: “Мазл тов! Дай Б-г, чтобы исполнилось благословение моего тестя, Мителер Ребе, и моего деда, Алтер Ребе!”
Прошла неделя после того, как свиток Торы был завершен, и 20 хешвана, в понедельник, в девять часов утра, я родила сына…
В честь обрезания новорожденного мы устроили большую трапезу, на которую собралось множество гостей со всех окрестных сел и местечек. Вечером, в субботу главы “Хаей-Сара”, у нас дома состоялся фарбренген “бен-зохор”. Еще один фарбренген провели после утренней молитвы. Оба раза присутствовал Ребе. И вечером, и днем он провел за столом около часа и произнес маамар. Было видно, что он пребывает в великой радости.
Согласно традиции, в ночь, предшествующую обрезанию (вахт нахт), десятки гостей, включая братьев моего мужа, читали Теилим, пели нигуним и изучали книгу Зогар.
Моей свекрови нездоровилось, и в одной комнате с ней находилась ее дочь, Двора-Лея. В три часа утра Ребе позвал к себе своего помощника Хаима-Дова. Свекровь, услышав это, отправила Двору-Лею узнать, в чем дело. Вернувшись, Двора-Лея сообщила матери, что обрезание завтра не состоится. Так решил Ребе и велел помощнику передать это моему мужу.
Свекровь, узнав об этом, чрезвычайно огорчилась и отправила дочь к Ребе с просьбой не говорить ни моему мужу, ни мне, что обрезание не состоится вовремя. Я была еще очень слаба после родов, и свекровь берегла меня от всевозможных волнений и тревог.
Ребе ответил, что он – в курсе событий и у него есть веские причины, по которым он должен сообщить сыну о том, что день обрезания придется отложить. Свекровь опять отправила к нему Двору-Лею и попросила отнестись к ее просьбе с должным уважением, поскольку она – дочь мудреца Торы.
– Что же мне делать? – ответил Ребе. – Я действительно не могу ей отказать, как дочери мудреца. Но дело обстоит именно так, как я сказал. Все происходит по Высшему Провидению. Написание свитка Торы закончилось именно тогда, когда должно было закончиться. И младенец тоже должен вступить в завет нашего праотца Авраама в назначенный для этого день.
Наутро, в понедельник, в синагоге все было готово к обрезанию. Зажгли свечи. Во время молитвы не произносили “Таханун”. По окончании молитвы вошел Ребе, которому отвели честь быть сандаком. Ему поднесли кресло пророка Элияу. Принесли младенца, и мой муж, который сам был моэлем, приготовился выполнить заповедь обрезания. Однако, осмотрев ребенка, он понял, что обрезание сейчас делать нельзя.
Другие моэли тоже осмотрели новорожденного и согласились с мужем, что обрезание следует отложить на несколько дней.
Ребе остался в синагоге, сделал лехаим и произнес маамар. Фарбренген продолжался до молитвы “Минха”. После молитвы Ребе произнес еще один маамар.
Прошел еще месяц. Наступила Ханука. В понедельник, во вторую ночь праздника, Ребе позвал моего мужа и сказал:
– Завтра ты должен сделать обрезание своему сыну. Но безо всякого торжества и лишнего шума. Все должно произойти в комнате, где я молюсь. Присутствовать могут лишь твои братья и ближайшие родственники. Всего не больше двадцати человек. Про вторые Скрижали, которые были даны в тишине, без грома и огня, без великого раскрытия Б-жественного света, сказано: “Не отойдут они от твоих уст, ни от уст твоих детей, ни от уст их детей, – сказал Всевышний, – отныне и навеки».
Рассказ ребецн Ривки приведен по тексту, опубликованному на сайте https://ru.chabad.org
