Единственный концерт, который дал в нашем городе Игорь Миронович Губерман в этом году, стал важным событием в культурной жизни, и рассказ об этом концерте наш сайт надеется опубликовать в ближайшие дни.
Но до того, Игорь Губерман встретился с днепропетровскими журналистами, среди которых был и корреспондент нашего сайта. Вопросы задавали не только они, но и, с помощью интернета, читатели и почитатели Игоря Губермана. Мы решили опубликовать получившийся текст как беседу, не выделяя тех, кто задавал вопросы, но считаем важным поблагодарить за организацию этой беседы Павла Дацковского, а за саму возможность встретиться с Игорем Мироновичем и побывать на его концерте – Арт-центр «Квартира», который не перестает нас радовать и удивлять.
Итак, беседа Игоря Губермана в «Комсомольской правде».
Расскажите, пожалуйста, что сегодня вечером будет, что это за программа?
«Лучистые заГарики» – это дурацкое название. Будет двухчасовой концерт. Я читаю стишки, рассказываю всякие байки, и потом, наверное, минут двадцать, в начале второго отделения, буду отвечать на вопросы, потому что вопросы – это всегда очень интересно, об этом надо говорить прямо на концерте. Такой же стандартный вечер, какой был здесь два или три года назад.
А будут новые или…
Будут и новые, и старые, все будет, так сказать.
Теперь вопросы от наших интернет-читателей, я буду читать все, а вы на какие хотите – будете отвечать.
Ну, в меру разумения, конечно.
Как вы относитесь к современному юмору: «Камеди Клаб», «95 квартал», если вы вообще следите за ним?
С ужасом, иногда с омерзением, но всегда с жалостью.
Как вы относитесь к политическому юмору и его влиянию на электорат, особенно в Украине?
Политического юмора я просто даже и не знаю, может быть, он и есть, я о нем просто не знаю совершенно. Влияния он на электорат никакого не оказывает, судя по тому, что по прежнему голосуют за всех мерзавцев.
Писали вы когда-нибудь на заказ политиков или неполитиков?
Конечно. Я пишу на заказ на юбилеи друзьям, и если получается – я даже вставляю в книжки. А так – нет, не приходилось. Я бы писал, просто не получается.
А почему?
А черт его знает, наверное, натура такая противная.
И, тем не менее, политики все равно используют…
А политики используют в борьбе друг с другом все, включая экскременты.
Многие ваши стихи живут в народе без привязки к автору, как вы к этому относитесь?
С радостью! Это, по-моему, счастье, если у тебя украли стих, и он пошел в народ.
Не было желания судиться?
Бог с вами! О чем вы говорите? Я и сам у народа краду, так что мы квиты.
И по поводу политического юмора и в общем…
Ничего, если я покурю? Спасибо вам за гуманизм.
Как можно понять о границах дозволенного – о чем еще шутить можно, о чем – уже нельзя?
Пошутить можно абсолютно о чем угодно, включая Господа Бога, на мой взгляд.
То есть, нет вещей, о которых шутить нельзя?
Думаю, что нет. И вообще, все зависит от вкуса автора, от шутки и так далее, а запретных тем, я так думаю, нет.
Встречались ли вам люди, которые не понимают юмора?
До хера… много.
Есть ли среди таких ваши друзья?
Таких людей нет по определению.
Обижался ли кто-то из близких на ваши шутки?
Близкие… нет, вроде нет, никогда.
Вы уточнили «близкие», значит, «неблизкие» обижались? Расскажите такую историю.
Господи, ну бывали всякие дураки.
У меня выходила книжка, мы с Сашей Окунем сделали «Праздники на каждый день». Мы с Окунем и еще одним другом (вероятно, имеется в виду Ицхак Авербух, бард и функционер «Джойнта» — www.djc.com.ua) придумали 366 праздников, чтобы каждый день был праздник, на один день больше – потому что у нас есть… Мы ввели еще 30 февраля – День безоблачной любви или вечного счастья, что-то такого типа. И одна Сашкина родственница позвонила ему и говорит – а почему вот так вот: на меня пришелся 1 апреля – из этого вопроса все было ясно про нее.
Подсчитывали вы количество «гариков», которые написали к этому моменту?
Недавно один мужик подсчитал – 8 тысяч с чем-то.
Хорошо ли конкретно в Украине понимают сочетание русского мата и еврейского юмора?
Я думаю, что очень хорошо, потому что, во-первых, я сюда с удовольствием езжу из-за прекрасной аудитории, а потом, у меня только было два концерта – в Киеве и в Харькове. Было человек 500 всякой интеллигенции, мне было очень хорошо, потому что очень отзывчивая публика, все очень хорошо слушала
В каких городах, где вы выступали, были проблемы с пониманием?
Разная публика просто приходит. Если интеллигенции хватает денег на билеты, то у меня замечательная публика в разных городах, а если на концерты приходит публика случайная, то тогда просто у меня публика плохая, и мне тогда плохо, и я читаю плохо. Меня публика очень заводит, я впадаю в кайф, в кураж. А какие города конкретно… Вот вспомнил парочку, но это не в Украине было.
Вот, Михаил Михайлович (имеется в виду М. М. Жванецкий – www.djc.com.ua) жаловался, что в Поволжье обычно не возникает взаимопонимание с публикой как-то…
Это не географическая проблема, это во многом проблема алчности продюсера, который называет такую сумму, что идут только «новые русские». А как только приходят, то, что раньше называлось «научно-техническая интеллигенция», как-то и сразу изумительная публика. Молодежь очень хорошая бывает.
Среди ваших гариков есть такой:
"Я молодых, в остатках сопель,
Боюсь, трясущих жизнь, как грушу…"
Ваше отношение к современной молодежи, как вы относитесь?
Я помню этот стих, хотя и не полностью. Я замечательно отношусь к сегодняшней молодежи, но среди них очень много легко покупающихся на мелкие подачки, в надежде, что потом сбудется их какая-нибудь карьера, людей сызмальства недобросовестных, корыстных. Я могу привести такой пример: в России есть такое движение «Наши», придуманное, наверное, Сурковым, который при Путине был, этим самым… это ужасно мерзкое движение, оно обречено, на самом деле. Оно сулит растление молодежи, потому что ее покупают. Их привозят в Москву, в Подмосковье, вот на озеро Селигер, кормят, поят, обещают наиболее выдающимся из них, что они будут в Академии Народного Хозяйства, что вообще выдвинутся в администрацию… по-моему, это очень подло и пакостно – покупать молодежь. Я очень не люблю молодежь, которая покупается на такие вот подачки, а так я очень хорошо отношусь к ней, даже с надеждой.
Каких молодых людей вы обычно видите на ваших выступлениях?
Каких? Вы имеете в виду фигуру?
Нет, как они обычно реагируют?
Замечательно реагируют.
Когда в зале много молодежи, концерт проходит изумительно, совершенно хорошо, я только боюсь, что в процентном отношении, часть приходит не для того, что чтобы послушать мои божественные стишки, а чтобы услышать со сцены неформальную лексику.
Вот приехал залетный фраер и матерится. Это ужасно приятно.
Я боюсь, что много таких приходит… а слушает молодежь замечательно.
Скажите, какой менталитет вам ближе: западный или восточный?
Вы как-то очень красиво говорите, а что это такое?
Ну, в вашем понимании, скажем, европейский менталитет.
Кто мне приятнее – средний русский или немец, вы это спрашивает? Конечно, русский, я же из этой социальной группы. Вообще, «менталитет» – нехорошее слово, в его основе лежит слово «мент», вы заметили?
А каким вы видите своего идеального читателя или слушателя? И вообще, есть ли какой-то образ идеальный – кому идет самый первый посыл?
Знаете… я понял ваш вопрос… какая штука: я думаю, что это то, что в Союзе называлось НТИ «научно-техническая интеллигенция» – врачи, учителя, инженеры. Это, безусловно, мои читатели, это читатели мои еще в те времена, когда мои стишки ходили в самиздате. И сегодня, куда не приедешь – в Америку, в Австралию, в Германию, в Голландию и так далее – везде русский язык, невероятное количество наших русскоязычных людей, и не только евреев, ведь уехало 1,5 млн., если не два, чисто русских этнически людей, работают на Западе. Вот эта научно-техническая интеллигенция – это замечательные слушатели, хотя я никого не спрашивал про их специальности.
И по поводу нецензурной лексики. Сейчас в литературе мы заметили тенденцию, что люди стремятся популяризировать свои произведения методом добавления такого «перчика», и у некоторых просто перебор. Скажите, пожалуйста, у вас в процессе работы есть такая планка, за которую вы не заходите?
Планка есть у всех людей, в том числе и у тех, кто перебарщивает. Эта планка называется профессиональным вкусом. Есть люди, которые сегодня пишут стихи одним только матом, это нехорошо и просто надоедает, а когда это сделано со вкусом – то мы имеем великого русского писателя Венечку Ерофеева, огромного русского писателя Юза Алешковского, который живет в Америке. В общем, много писателей, которые добавляют это как мазок некий.
Как вы относитесь к…
Хорошо!
Как вы относитесь к творчеству… к такому количеству, если так можно выразиться, дам, которых просто «расплодилось» в литературе? Они и раньше были…
Такое количество… Сейчас чудовищное количество дам – это преддверие матриархата. Все справедливо, все естественно. Вы знаете, я читаю всего двух этих дам… Нет, как-то еще одну читал, она детективы пишет, только не Маринина…
Донцова?
— Нет. Упаси Господи… Денисова?…
Может, Устинова?
Да, Устинова. Ее я читал, хотя, к сожалению, без всякого удовольствия, хотя спектакли по ее сериалам были хорошие.
Я читаю двух дам, очень выдающихся, Дину Рубину и Людмилу Улицкую. Это очень настоящие писательницы, Не дамский у них талант, настоящий.
А Линор Горалик вы читаете?
Я знаю имя, и мне кто-то советовал почитать. Это здорово, это хорошо?
Здорово! Она знакома с Диной Рубиной…
Но знакомство – это еще не залог таланта. Нет, не читал. Одним словом почитаю обязательно.
Нет, просто интересно, она ведь тоже родом из Днепропетровска…
Ну, если из Днепропетровска, то ясно, что талант. Почитаю обязательно. Еще из Днепропетровска Елена Блаватская.
Продолжая тему о дамах: за вами закрепилась слава дамского угодника. Как бы вы это прокомментировали?
Чушь собачья, абсолютно! Просто я много писал о любви, там о всякой … этом самом… И поэтому полагают, что я такой Дон Жуан, но я уже 48 лет очень счастлив в браке.
Как к такой славе относится ваша супруга?
Со смехом. Она очень умный человек, очень хороший человек. Со смехом относится.
Наши читатели, кстати, задали очень фундаментальный вопрос: Что такое любовь и может ли она быть бесконечна?
Бесконечна она не может быть в силу того, что не бесконечен век. Вы знаете, совершенно замечательно сказал в романе «Лиса Оборотень», по-моему, так этот роман Пелевина называется (правильное название «Священная книга оборотня», но автор точно – Виктор Пелевин – www.djc.com.ua), я очень его люблю, там толи Лиса, толи Мудрец, не помню точно, сказал: «Любовь – это нечто, что никто не может определить в точности, но оно имеет массу разнообразных следствий». Это, по-моему, самое точное определение любви, самое уклончивое. А вечная любовь – это же для совращения девочки, не более того.
Игорь Миронович, а вы помните свой первый стих?
Меня об этом часто спрашивали. Не помню, но все это начиналось с каких-то застольных шуток, застольных стишков, а потом я увидел, что прелесть коротких стишков, что друзья не успевают тебя заткнуть.
А первый я припомнить не могу.
Возвращаясь к теме современных писателей: кого вы могли бы порекомендовать, кого предпочитаете из современных писателей, кроме Пелевина?
Смотрите. Я Пелевина очень люблю, Акунина, кроме последних, пожалуй, двух книг, я надеюсь, что он не исписался, а занялся чем-то другим. Акунин, на мой взгляд, замечательный писатель. Пелевин, по-моему, вообще великий русский писатель. Люблю Дину Рубину, люблю Люсю Улицкую.
И вы знаете, кого просто боготворю? Дмитрия Быкова. Только не его прозу – роман «Жаде» был хороший, а остальная его проза мне не очень нравится. Но он потрясающий литературный критик, потрясающий. Я думаю, со времен Писарева, такого в России не было, во всяком случае, я его перечитываю по два, по три раза, необыкновенно талантливый человек.
Вот его я люблю, все, что он пишет.
А больше я вам по фамилиям никого не назову, хотя иногда попадаются интересные книжки, забавные, но не Пелевин.
Дина Рубина признавалась, что тоже любит вас, причем даже в произведениях признавалась…
Врет, не читала она абсолютно.
А как на счет остальных, тех, кого вы любите, какая-нибудь взаимность есть? Знаете ли о том, что кто-либо, упомянутый вами, тоже знает и ценит ваше творчество?
Вы имеете в виду такую взаимность? Ну, замечательно…
Да, литературную.
Вы знаете… я понимаю… Дина счастлива замужем, мы очень дружим с ее мужем. Я не знаю… Дина очень хорошо ко мне относится, поэтому она когда и стишки хвалит, и предисловия там писала к моим книгам… Это все хорошо, но это из литературного одобрения или дружеского – здесь это трудно рассудить. Дима Быков меня хвалил. Приятели хвалят редко. Им лишь бы поиздеваться, так, пожестче.
Имела ли место в вашей биографии история с кражей старинных икон и что это была за история?
Мне на этот вопрос не хочется отвечать по очень простой причине – она описана в трех моих книгах. Но я могу ответить, пожалуйста. Меня ГБэшники вызвали и предложили посадить моего близкого друга, редактора самиздатского подпольного журнала «Евреи в СССР» – я отказался. И отказался еще подписывать о неразглашении. И тогда один из них, кстати, с университетским значком, сказал: «Игорь Миронович, вы – коллекционер, поэтому мы вас наверняка посадим». Он даже более четко сказал, могу вам точно воспроизвести: «Вы отказались даже подписать… дать подписку о неразглашении, а мы вас не можем оставить на свободе, потому что вы будете живым примером того, как можно нас послать нас на х…, и продолжать спокойно работать». Так что я был обречен на посадку. Нашли двух мужиков, уголовников, они уже сидели, и они за «скощение срока» (по-моему, им скосили по 2 года) показали, что я у них купил пять заведомо краденых икон. И поскольку в доме у меня этих икон было не обнаружено, их не было в реальности, меня посадили еще и за сбыт краденых икон. Так что все было совершенно замечательно. Я только хочу добавить: я очень благодарен советской власти за то, что меня посадили, потому что это была замечательная школа, настоящий университет миллионов.
Верите ли вы в Бога?
Я не могу на этот вопрос ответить, это очень интимная штука, но могу сказать, что никаких обрядов я не соблюдаю: я не хожу ни в синагогу, ни в церковь, ни, вы не поверите, даже в мечеть не хожу. Но думаю, что что-то есть. Кстати, когда живешь в Израиле, гораздо легче поверить в Бога, там вот камни о чем-то говорят, и как-то вдруг начинаешь понимать, почему именно здесь зародились три мировых религии. А так… Обряды я не… Нет, я соблюдаю все обряды, где в ритуал записана выпивка, поэтому мы пьем во все советские праздники православные праздники, во все еврейские… Мусульмане, как известно, не пьют, поэтому…
Была ли мистика в вашей жизни?
Вы знаете, в мою жизнь проведение вмешивалось несколько раз, совершенно точно. Я могу привести вот такой: когда меня посадили, то в это время должна была выйти книжка… я был «литературным негром», писал романы за азиатских писателей. И должна была выйти книжка об Огареве, друге Герцена, толстая, в «Политиздате». И, поскольку я туда довольно много напихал высказываний Герцена о современной ему власти (которую очень точно соотносить с советской властью, власть одна и та же была), то редакторша потребовала точных ссылок на Герцена. А меня уже посадили. Книжка все равно продолжала идти, потому что она была негритянская. Жена моя с тремя такими толстыми томами журнала «Колокол» приехала в издательство, а редакторша ей мешала работать, поэтому она никак не могла найти. Трудно – тысячи страниц, три тома, и как в них найти точную цитату… И жена попросилась в коридор покурить, а на самом деле просто чтобы спокойно работать, потому что редакторша жаловалась на своих мужей… И она вышла к подоконнику, закурила, и вот тут просто рядом подошло и стало проведение, потому что книжки, толстые тома, сами открывались на той цитате, которую Тата искала. Ну, конечно не так вот, чтоб сама открывалась книга, она начинала листать, и натыкалась на цитату. А их было, наверное, штук тридцать, и эта работа, вместо нескольких дней, заняла тридцать минут. Я полагаю, что это вмешательство проведения.
Как вы отдыхаете?
Как я отдыхаю? Я хорошо отдыхаю.
Я никуда не ездил бы, если бы жена не таскала. Иногда жена таскает, и каждый день тогда спрашивает: «Ты еще не готов меня зарезать?». Вот… а так я дома сижу все время, у меня вся жизнь – отдых, я старый человек, я сижу, читаю.
Ваше отношение к информации о конце света в этом году?
Да херня собачья, Господи! Загляните в историю, там каждые несколько лет сказано про конец света. И я буду это вам говорить, даже если он начнется.
Вы очень часто пишите на политическую тему. Как вы относитесь к ситуации, которая складывается сейчас в России, и естественно в Украине?
Я крайне редко пишу на политические темы, крайне редко. Но попадаются какие-то стишки.
Сейчас Россия несколько продвинулась. Немножко. И Украина тоже. Потому что мы жили, вот вы этого уже не знаете, в чистом рабовладельческом обществе, мы жили в лагере. Кстати, он так и назывался «Лагерь «Мир социализма и труда», просто мы знали цену миру социализма и труда. А сейчас – строй феодальный. Со всеми приметами феодального строя, только в виду характера действующих лиц этого феодализма – это бандитский феодализм. Правят феодалы.
Бандитский феодализм… Я бы так определил сегодняшний строй.
Об этом я пишу довольно редко, но на концерте, кстати, буду об этом читать.
Ваши концерты в России проходят с успехом. Как власть относится к этому?
Я думаю, я такая мелкая личность, что ей на меня плевать. Были какие-то города, 2 или 3, где губернатор «не рекомендовал» мои концерты… В Барнауле… сняли просто другой зал.
Сейчас, надо сказать, потрясающая свобода существует, чтоб она была, тьфу-тьфу, по дереву надо постучать. Есть печать какая-то, очень маленькая… вот в России я знаю «Эхо Москвы», в Украине – и того больше. Сейчас есть какая-то свобода, которая в сравнении с тем, что я помню, является полной и разнузданной, и замечательной просто. Вы это проверите, когда принесете статейку в газету и вам выбросят что это «бандитский феодализм», нет?
Думаю, что не выбросят.
А посмотрите, это очень интересно.
Если, конечно, вы сами это не выбросите, в значительной степени это еще зависит от уровня трусости, робости, боязни самих авторов, работников прессы.
Выходят ли поэты на пенсию?
Конечно, как только начинается Альцгеймер – все, пенсия.
Есть ли у Игоря Мироновича последователи и эпигоны?
Тысяча, все пишут «юлики», «марики», «петики», «степики»… и все это шлют мне, скоты.
А вы что?
А я что? Я просто не отвечаю графоманам. А если имеются в виду последователи, которые пишут достойные стихи, то они ко мне не имеют никакого отношения, просто мы совпадаем по жизни.
Есть пример достойных последователей?
Последователей, я повторяю, у меня нет.
Есть люди, которые пишут параллельно – в Одессе замечательные стихи пишет Михаил Векслер, дивные четверостишья пишет Игорь Иртеньев, совершенно независимо от меня.
А вот так последователей – нет, нету, по счастью.
А вот как вы относитесь к современной поэзии, сейчас очень много появилось поэтов, аудиопоэтов, которые пишут и под музыку читают и массово выкладывают в интернет? Та же Вера Полозкова.
Я этого не слышал, к сожалению, но те сборники, которые я вижу… я сочувственно отношусь, но без всякой любви, потому что я не вижу современных молодых поэтов. Никого не читал. Я по-прежнему люблю Тимура Кибирова. Очень хорошо писала, не знаю как сейчас, Вера Павлова. Игоря Иртеньева люблю, раннего особенно. А вот чтобы сегодня я назвал какого-то поэта… может быть они и есть, до меня не доходили.
Как бороться с ежедневным хамством?
Так что вы от меня хотите, медицинского совета?
Ну, вот как вы с хамами ведете себя, если попадаются на вашем пути?
Раньше я дрался… а сейчас – не знаю… Я давно не встречал, наверное, проходил мимо. Во всяком случае, я точно знаю, что перевоспитывать хамов – абсолютно пустое дело.
В интернете вы фигурируете не как поэт, а как писатель. Это правильно?
Где?
Вы знаете сайт такой, Википедия?
А сайта у меня нету официального, меня в графоманы затоптали. Какой-то мужик, по-моему в Киеве, держит сайт, я просто не знаю, что там происходит. А что касается того, что я писатель – я просто не люблю этого слова, потому что это и как поэт – это очень высокое слово. Поэтами были Некрасов, Ахматова, Мандельштам, Заболоцкий, которого я обожаю… а мы все такие версификаторы, стихотворцы что ли, я не знаю, как назвать. А уж тем более писатели! Лев Толстой стеснялся слова «писатель»… Так вот, к тому, что я и писатель: я еще пишу прозу, у меня есть книжка прозы.
Сколько должно времени пройти, чтобы и к вам можно было применить слово «поэт» как к Блоку, Ахматовой?
Я думаю уже никогда, уже поздно, уже не поэт. Так, стихослагатель.
Это не что-то такое, что превращается в классику через какое-то время?
Вы знаете, это все это решает время, и не нам это обсуждать. Во времена Пушкина гораздо большим тиражом издавался Боборыкин, но вы, наверное, уже не знаете этой фамилии. Нет, это во времена Достоевского – Боборыкин. А во времена Пушкина – этот, как его, Греч… Греч и еще какой-то.. Вот он тогда прозаиком был великим… Булгарин! Во времена Пушкина – Булгарин! А потом Боборыкин расходился куда большим тиражом, чем Достоевский.
И знаете, какую историю я вам расскажу простую: когда хоронили Некрасова, то выступавший на его похоронах, если не вру, то Достоевский, сказал, «что Некрасов был поэт как Пушкин». А там стояло человек триста студентов, которые дружно заорали в голос: «Выше, выше Пушкина!». Где теперь сегодня Некрасов, а где Пушкин?…
Поэтому все это время решит – может быть, какой-то Пупкин останется в веках, а нас забудут…
